В первые дни нового года Театр имени Гоголя показал премьеру спектакля "Чужой ребенок". Название постановки Александра Бордукова может показаться знакомым тем зрителям, которые начали ходить в театр шестьдесят лет назад.
Время, когда при взгляде на театральную афишу можно было подумать, что последним русским драматургом был Чехов, прошло. Но если для обывателя ностальгия по недавнему прошлому зиждется в основном на воспоминаниях о колбасных ценниках и пятачках за поездку в метро, то для искусства ушедшая советская эпоха уже несколько лет служит идеалом "большого стиля" и цельного сознания. Забытая советская драматургия подпитывает тоску по эстетике времен "великого оптимизма" как нельзя лучше. Поэтому режиссеры все чаще и чаще отряхивают пыль с жизнерадостных советских комедий. Смеясь, мы, в отличие от всего человечества, не расстаемся со своим прошлым, а пытаемся зацепиться за него навеки. Настала очередь и пьесы Василия Шкваркина "Чужой ребенок" — театрального бестселлера середины тридцатых.
Перед Александром Бордуковым лежали три дороги. Каждая из них уже опробована его коллегами — и в кино, и на сцене. Направляясь по первой режиссер обязан подложить под комедийный сюжет знание правды о реальных ужасах того времени. Этот утрамбованный путь Бордуков, естественно, оставил в стороне. Выбрав другую дорогу, он должен был бы в подробностях, с исследовательской тщательностью реконструировать стиль довоенной жизни. Третье направление вело мимо реальности, к ценностям собственно драматургии — путь прямой, но подразумевающий наличие этих ценностей. Его Бордуков и взял на вооружение.
Поэтому на сцене царит "прошлое вообще". Дачные пижамы и тенниски недотеп-мужчин, как и светлые ситцевые платьица бабочек-девушек, оставляют, разумеется, легкий аромат тридцатых. Да еще танцевальные интермедии под аранжированные мелодии эпохи большого советского кино напоминают об конкретных датах. Но театр увлечен не игрой в воспоминания, а серьезной игрой в жанр. Создатели спектакля действительно увлечены интригой "Чужого ребенка".
Конечно, водевильная история о том, как мечтающая об актерской карьере девушка ложным слухом о своей беременности переполошила весь дачный поселок, и о том, как из-за этого чуть было не снесли дачу ее родителей, может слегка позабавить всевозможными оплошностями и нелепыми поступками персонажей. Житейское недоразумение, как и требовала поэтика советской драматургии, помогает положительным молодым людям раскрыться в своих лучших качествах, заодно приструнив зарвавшегося бюрократа.
В незатейливой лирической комедии положений режиссеру и актерам очень хочется найти теплые нотки обаяния и простодушия. Очень хочется быть непринужденными и забавными. Разделить такое стремление зрителю ничего не стоит. Опереться же на конкретные достоинства постановки — труднее. Расстояние, с которого актеры смотрят на своих персонажей, слишком коротко, чтобы говорить об отстраненности, но слишком велико, чтобы забыться.
Можно сказать, что некогда знаменитый драматург Шкваркин сегодня провалился. Десяток остроумных реплик не способны скрепить спектакль. "Ребенок" оказался чужим во всех смыслах: способы шутить тоже бывают преходящими. Такова судьба "кассовой" драматургии. Поэтому сейчас шкваркинская комедия разменивается на всеобщую суету и мелкие неточности, — вечные спутники "легкого жанра".
Дело тут не только в нечеткости замысла и нестрогости стиля, сколько в коварстве ностальгии: ее атрибуты, материализуясь, часто превращаются в лучшие от нее же лекарства.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ