Завтра в "Школе современной пьесы" пройдет премьерный показ спектакля "Антигона в Нью-Йорке" по пьесе Януша Гловацкого в постановке Леонида Хейфеца и декорациях Михаила Бархина. Как всегда в "Школе", упор делается не только на современную пьесу, но и на звездный актерский состав: в последней премьере заняты Любовь Полищук, Владимир Стеклов, Евгений Дворжецкий.
Давно известно, что "Школа современной пьесы" работает в расчете на зрительский успех и почти не знает просчетов: актерский театр — очевидно, лучшее из того, что на сегодняшний день может предложить московская режиссура. В случае же с "Антигоной в Нью-Йорке" расчет казался наиточнейшим: польская пьеса об эмигрантах для театральной Москвы — особенная история. "Эмигранты" Славомира Мрожека, поставленные и сыгранные на излете застоя Михаилом Мокеевым, Александром Феклистовым, Романом Козаком, пережили и славу подполья, и славу первых международных фестивалей, открывших для себя "новый" российский театр.
Дело было не только в очень хороших актерах — еще и в теме. Время бесконечных отъездов, восьмидесятые, заставляло принимать близко к сердцу драму героев пьесы — интеллектуала, покинувшего родину навсегда, и работяги, который может вернуться, когда появятся деньги. Существенная эта разница, впрочем, тогда не очень улавливалась: эмиграция, из которой открыт путь домой, была для московского зрителя слишком абстрактным понятием. Волновало другое — не химера ли та интеллектуальная свобода, за которой гнался герой Романа Козака? (В том, что деньги — химера, в нищей интеллигентской Москве тогда сомневались мало.)
Со времени рождения того спектакля прошло 12 лет — что, как известно, не просто отрезок времени. И появление на столичной сцене других эмигрантов в другом актерском театре не может не провоцировать на поиски общих черт. Они очевидны: эмигрант Януш Гловацкий (в свое время уехал в Нью-Йорк) не столь известен и любим в России, как эмигрант Славомир Мрожек (в свое время уехал в Париж), но для современной польской литературы его имя значит достаточно много. Драматургический же успех Гловацкого за последнее десятилетие с драматургическим успехом Мрожека соизмерим вполне. Но для Москвы, конечно, важно не сколько это, сколько опять-таки тема. Она вновь звучит актуально — правда, на сей раз на первом плане совершенно иные ее обертона.
Проблема интеллектуальной свободы отходит на задний план — волнуют деньги и связанная с ними возможность физического существования. Именно этот нерв в настроении зала попытался нащупать театр и именно на нем захотел сыграть, стушевав другие, не менее важные для автора вещи. На периферию смещается даже то, что, собственно, и составляет top story "Антигоны", — история перуанской беженки Аниты (Любовь Полищук), которая снаряжает на нью-йоркское кладбище, где хоронят бродяг, экспедицию из таких же, как она, бездомных, чтобы выкрасть тело человека, которого считает своим возлюбленным, и перезахоронить.
История этой мифической любви и немифической верности, видимо, и была для драматурга самой существенной. В спектакле, как уже говорилось, существенным становится иное — попытка почти полного отождествления происходящего на сцене с тем, что творится за стенами здания "Школы". Точнее — желание заставить зрителей поверить, что обнищавшие люди, заполонившие Центральный парк Нью-Йорка, — это почти они сами.
Герои Гловацкого москвичам близки и понятны. Это поляк Пхелка (Евгений Дворжецкий) — как и персонаж Феклистова из пьесы Мрожека, он уехал из родной глухомани зарабатывать деньги, правда, совсем в этом не преуспел. И еврей Саша (Владимир Стеклов) — ленинградский художник, ехавший в Нью-Йорк за свободой и теперь проводящий время в бесплодных перебранках с другом-врагом Пхелкой. Для того чтобы все окончательно встало на свои места, не очень бодро текущее действие то и дело прерывается пробежками Полицейского в партикулярном платье (Валерий Баринов), который обращается к зрителям с разъяснениями и статистическим справками. Из статистики следует, что несколько человек из сидящих теперь в зале в самое ближайшее время уж точно станут бездомными.
Самое удивительное, что замечательные актеры, кажется, настолько уверовали в силу воздействия статистических аргументов, что любое другое воздействие — силой игры, например, — сочли совершенно излишним. А потому собравшиеся на премьеру имели возможность наблюдать не только картину своего ближайшего будущего, но и новаторскую попытку создателей спектакля изъясняться назывными предложениями: обозначать тему, никак ее не отыгрывая. Зрелище получилось настолько странное, что заставило даже забыть о собственных безрадостных перспективах и задуматься о перспективах актерского театра, если режиссура, как в данном случае, вздумает полностью из него устраниться.
ЛАРИСА Ъ-ЮСИПОВА