Борис Михайлов на "Винзаводе"

Отмечающий свое 70-летие Борис Михайлов представляет выставку "Исторические перепады", организованную Московским домом фотографии. Хотя с 1966 года, когда Михайлов начал заниматься фотографией, он наснимал много, для своей первой в Москве большой "персоналки" он отобрал всего три серии — "Сюзи и другие" (1960-1970-е), "Соленые озера" (1986) и "История болезни" (1997-1998). Все они сняты в разной манере, на разной пленке — плохой цветной, вирированной под "документ" ч/б, цветной нынешних кодаковских стандартов — и с разными сюжетами. Самая эпатирующая и знаменитая серия — последняя. С альбомом "История болезни" фотограф объехал с выставками полмира, везде вызывая вопросы об этичности этих фотографий. На них российские бомжи. Возможно, если бы Михайлов снимал их исподтишка, как обычный репортер, эффект был бы не тот. Но он предложил им профессионально поработать натурщиками, то есть попозировать за деньги. В результате появилась эпическая картина человеческой деградации, бедности и унижения, в буквальном и переносном смысле обнажающая язвы общества. Сам автор считает, что жестокость этих фото оправдывает то, что иначе невозможно заставить людей увидеть это и в жизни, и жалеет, что из-за заграничных вояжей не успел сделать такую же серию про русских богатых, пока еще они были видны и доступны.

Бориса Михайлова можно было бы назвать фотографом без стиля, если бы эта бесстильность не была сознательным творческим и даже этическим принципом. Потому что главная тема, которую он исследует,— это тема банальности, тривиальности, если не сказать пошлости, идет ли речь о сюжете или о самом способе съемки, ее иконографии. В одной из своих книг Борис Михайлов так и написал: "Я стараюсь не снимать сенсацию, а стараюсь всегда снимать то, чего действительно становится много".

Николай Суетин в Русском музее

Русский музей представляет ретроспективу Николая Суетина — авангардиста, супрематиста, ученика и сподвижника Малевича. В русском искусстве вообще сложно найти что-то более захватывающее и увлекательное, чем творчество авангардистов. Авангард можно читать как гибрид саги с детективом, таким высоким пафосом была наполнена жизнь его творцов и в такие невероятные авантюры — от чисто художественных до политических — они пускались. Небывалая мечта — избавить искусство от роли украшения буржуазных гостиных и дать ему править миром — влекла художников в революцию, заставляла сотрудничать с новой властью и творить сущие безумства. Суетин был в этом смысле образцовым мечтателем — помимо писания картин он исступленно занимался художественным оформлением нового быта. Он видел себя создателем нового, революционного дизайна, который должен был охватывать все сферы жизни "новых людей" — освобожденных пролетариев. Он создавал архитектуру и интерьеры, оформлял гигантские выставочные павильоны СССР в Париже и Нью-Йорке, обложки для книг, придумывал узоры для обоев, цветовые решения для новых, коммунистических городов, а его фарфор — супрематические чайники и чашки — один из самых расхожих символов супрематизма вообще. Картины Суетина — это, как и весь авангард, не столько самостоятельная живопись, сколько наглядные пособия по эстетике и теории искусства, философии, идеологии и "всеобщей теории всего" авангардистов.

Выставка Суетина, как и любая выставка русского авангарда, памятник великой утопии, единственной в истории искусства попытке вырваться из искусства к живой жизни. Утопия осталась утопией, а сама попытка ныне успешно приватизирована буржуазией, с миром которой хотели покончить авангардисты. Авангард вообще и Суетин в частности не слезают с аукционных топов. Впрочем, есть и бюджетные варианты — реплики супрематических чашек Суетина продаются в магазинах Русского музея и Эрмитажа.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...