«Появляется в Крыму, наводит панику на руководящих работников»

В 1927 году был задержан, а вскоре скрылся и долго оставался неуловимым мошенник Борис Гунько-Горкун. Его аферы не отличались грандиозными масштабами, но наносили серьезный урон авторитету власти. Ведь он выдавал себя то за секретаря Ленина, то за одного из руководителей ОГПУ. А в прокурорских документах почему-то стыдливо замалчивались истинные причины его успехов.

Евгений Жирнов

"Член коллегии ВЧК"

26 июля 1935 года прокурор СССР А. Я. Вышинский доложил генеральному секретарю ЦК ВКП(б) И. В. Сталину, председателю Совнаркома СССР В. М. Молотову и председателю Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) Н. И. Ежову об окончании расследования по очень странному делу:

"Прокуратурой Союза закончено следствие по делу афериста ГУНЬКО-ГОРКУН Бориса Павловича (он же Александр Георгиевич).

Следствием установлено, что ГУНЬКО-ГОРКУН, сфабриковал себе подложный партийный билет и ряд других документов, выдавал себя за члена партии с 1907 года и в разных пунктах СССР получал, как "старый большевик" и "герой гражданской войны" крупные пособия, различного рода вспомоществования, направления и путевки в санатории и т.п.

Несмотря на то, что в период времени с 1920 по 1927 год ГУНЬКО-ГОРКУН неоднократно привлекался органами следствия к уголовной ответственности за различные аферы, ему удавалось скрываться и, при помощи фабрикуемых подложных документов снова выдавать себя за "старого большевика" и "героя гражданской войны". 31 августа 1926 г. ГУНЬКО-ГОРКУНУ удалось даже получить персональную пенсию. Кроме того, ГУНЬКО-ГОРКУН получал в целом ряде учреждений авансы "в счет пенсии", причем в своих заявлениях в эти учреждения ГУНЬКО-ГОРКУН сообщал, что он бывший секретарь т. Ленина, член коллегии ВЧК и т.п.".

В своих заявлениях сообщал, что он бывший секретарь т. Ленина, член коллегии ВЧК и т. п.

Как следовало из доклада Вышинского, Гунько-Горкун с той же легкостью провел и бдительных чекистов:

"17 декабря 1926 года постановлением Коллегии ОГПУ ГУНЬКО-ГОРКУН, симулировавший, как оказалось впоследствии, психическое заболевание, был помещен в психиатрическую лечебницу, откуда бежал в феврале 1927 года и снова продолжал заниматься аферами.

В 1927 году он устроился на работу во Всесоюзный Металлургический Синдикат, получил аванс на командировку в сумме 837 рублей и скрылся".

Во второй раз обмануть ОГПУ аферисту не удалось:

"9 сентября 1927 г.,— писал прокурор СССР,— был задержан в Киеве и вновь помещен в психиатрическую лечебницу для лечения. Будучи впоследствии постановлением коллегии ОГПУ приговорен к 3-м годам конц.лагеря, ГУНЬКО-ГОРКУН снова бежал и скрылся".

А вслед за тем совершавший везде и всюду подлоги и мошенничества Гунько-Горкун стал просто неуловимым:

"В августе 1929 года ГУНЬКО-ГОРКУН поступил на работу на Новощуровский цементный завод в качестве начальника работ, где присвоил 1500 рублей и скрылся.

В 1932 роду ГУНЬКО-ГОРКУН на основании представленных им подложных документов, добился в Харькове пожизненного закрепления за ним квартиры с обстановкой и представления ВУЦИКа о награждении его орденом Красного Знамени. Полученную квартиру он продал за 4000 рублей.

На протяжении 1933-34 г.г. ГУНЬКО-ГОРКУН неоднократно получал обманным путем путевки в санатории и дома отдыха и денежные пособия от разных организаций в Москве, Туапсе, Астрахани, Сочи и друг. городах.

В конце 1933 года он был назначен гл.инженером Новосибирского Энергокомбината, в феврале 1934 года начальником Byзостроя в Свердловске, в мае 1934 г.— районным инженером Касимовского района и т.д. и т.п.".

Поразительные успехи мошенника можно было бы списать на неразбериху и своеобразные нравы послереволюционных лет, в течение которых он не слишком выделялся на общем фоне (см. "Организация, называвшаяся "Блядоходом"", "Власть", N9, 2010 год). Но после завершения в 1929 году самых ожесточенных внутрипартийных распрей руководство страны взялось за наведение порядка как в учете всех граждан вообще и преступников в частности, так и в назначении руководящих работников. А Гунько-Горкун в это время, как ни странно, продолжал получать различные должности и материальные блага. В докладе Вышинского почему-то ничего не говорилось и о том, почему неуловимого преступника вдруг задержали. Не потому ли, что высокопоставленные получатели доклада и так это прекрасно знали?

"Целая коллекция удостоверений"

Ответ на эти вопросы дала в 1937 году директор Института судебной психиатрии им. В. П. Сербского Ц. М. Фейнберг, обследовавшая знаменитого мошенника после ареста и описавшая его как пациента С. Как оказалось, Гунько-Горкун был неуловимым, потому что сумел стать очень нужным советской элите:

"С. получил в своем кругу славу "короля блата". Обстоятельствами дела установлено, что С. принял на себя функции лица, объединяющего предложение и спрос. Он приобрел знакомства в различных учреждениях, точно знал, где можно достать дефицитные товары, что может в порядке обмена предложить заинтересованная сторона".

За время процесса испытуемый ни разу не плакал

Судя по всему, дефицит в числе прочего обменивался на высокое покровительство и нужные документы:

"У С. была целая коллекция удостоверений, бланков. В начале своей карьеры он присваивает орден Красного знамени. У него имеются удостоверения красногвардейца и красного партизана, грамота почетного комсомольца, пропуска во все лучшие закрытые кооперативы, в театры, удостоверения на право бесплатного проезда по всем железнодорожным и водным путям с правом входа на паровоз и с правом контроля в пути, на право бесплатного проезда по всем городским железным дорогам и автобусным линиям с правом входа с передней площадки. С. получает персональную пенсию".

Но в какой-то момент Гунько-Горкун зарвался:

"Он,— писала Фейнберг,— выдает себя за крупного работника ОГПУ, появляется в военной форме с ромбом. В других случаях он оперирует удостоверением помощника прокурора Ленинградской области. Однажды в военной форме с ромбом и орденом Красного знамени он появляется в Крыму, наводит панику на руководящих работников одного из курортов, угрожая всех арестовать за непорядки, затем направляется в винные склады "Массандры", договаривается о транспортировке в Москву пятисот бутылок редких и ценных вин, не идущих в продажу, и уезжает. Пятьсот бутылок по себестоимости погружаются и направляются в Москву".

Однако последней каплей стало не только сравнительно честное присвоение вина, предназначенное для высшего руководства страны. "Король блата" попросту запутался в своих делах и разочаровал покровителей:

"Перед ним,— писала Фейнберг,— как говорят свидетели, открыты все двери. "Клиентура" все растет, дела становятся, все более запутанными. С. подвергается аресту и привлекается затем по закону от 7 августа 1932 г.".

От сурового, вплоть до высшей меры, наказания по знаменитому указу "7-8" Гунько-Горкун попытался уйти испытанным способом — с помощью психиатров.

"Разоблачал себя и других"

"Состояние его,— писала Фейнберг,— остается ровным до конференции в институте. С того момента как ему было объявлено, что он признан вменяемым и будет отправлен обратно в место лишения свободы, быстро развивается реактивное состояние. Он тревожен, плачет, непрерывно ищет возможности поговорить с врачом, крайне напряжен, растерян, говорит о том, что его расстреляют, что за ним "приходят", "идут". Врача не выслушивает, повторяет одно и то же. В отделении тревожен. В исправительно-трудовом учреждении, куда испытуемый возвращен, он остается в таком же положении, заметно худеет, начинает раздирать старые рубцы, образуются большие незаживающие раны. Он не следит за собой, грязен, всему сопротивляется, наконец, перестает отвечать на вопросы. В этом состоянии его возвращают в институт. Поведение его в институте остается таким же. На вопросы не отвечает, непрерывно ходит взад и вперед. Все время раздирает раны, физически истощен. При всякой попытке направить его куда-нибудь оказывает сильнейшее сопротивление".

Но все изменилось, как писала директор Института судебной психиатрии, когда были вынесены приговоры его подельникам:

"В Таганском доме заключения, куда переведен был испытуемый, состояние медленно улучшалось в связи с прояснением ситуации (остальные подсудимые получили по этому делу по 5 лет). Его начали втягивать в работу. Это удалось настолько, что вскоре он выбран был старостой, проявил активность, начал следить за собой. Наконец, С. предстал перед судом. Во время судебного заседания испытуемый внешне спокойно давал все необходимые сведения. Признаков какого-либо психического расстройства не обнаруживал. За время процесса испытуемый ни разу не плакал. Ответы на все давал охотно и коротко, в показаниях был искренен, разоблачал себя и других, и сам все время подчеркивал, что он говорит правду. Выяснилась картина непрерывных кутежей, пьянок. Выяснилось, что многое делал он без особой корысти, из любви к позе, к демонстрации своей силы. За время процесса обнаружил вполне удовлетворительную ориентировку и неплохую память, несмотря на обилие материалов, которыми необходимо было оперировать".

Гунько-Горкун чистосердечным признанием и раскаянием явно пытался добиться смягчения наказания. Но некоторые его откровения во время следствия стали рассматриваться как отягчающие обстоятельства. В докладе прокурора СССР Сталину, Молотову и Ежову говорилось:

"В течение всех этих лет, разъезжая по разным городам Советского Союза, ГУНЬКО-ГОРКУН неоднократно брал малолетних девочек из детских домов, под видом воспитания их, растлевал их и возвращал обратно в детские дома.

Так, в 1927 г. он взял в Новороссийском дет.доме 10-летнюю Елену ИСАЕВУ, которую в 1929 г. растлил.

В 1932 году таким путем взял из дет.домов и растлил 14-ти летнюю девочку Настю и 12-летнюю девочку татарку Абибе.

В 1934 году взял из Оренбургского дет.дома 14-летнюю Нину ГАНЦЕВУ, которую в том же году растлил и т.д. и т.п.

В своих показаниях ГУНЬКО-ГОРКУН признал факты растления малолетних и свои авантюристические похождения.

Произведенной судебно-психиатрической экспертизой ГУНЬКО-ГОРКУН признан вменяемым.

Дело по обвинению ГУНЬКО-ГОРКУН по закону от 7.VIII-1932 г. и ст.154 УК РСФСР направлено мною для рассмотрения в закрытом заседании Спецколлегии Верховного Суда РСФСР. Прокурору дано указание настаивать на применении к ГУНЬКО-ГОРКУНУ — расстрела".