Зоологи Копенгагена умертвили здорового 18-месячного жирафа Мариуса, после чего он был расчленен, а его мясо на глазах у детей было скормлено львам. Писатель Сергей Шаргунов ждет беды.
Фото: Василий Шапошников, Коммерсантъ / купить фото
Все – мы лошади. А сегодня всяк — еще и жираф из зоопарка в Копенгагене.
Говорят, хоть он и был здоров, ему не повезло с родителями. Чуть ли не продолжение песни Высоцкого про жирафа и антилопу. Но все совсем не смешно.
В детских сказках животные непременно личности, все говорят по-человечьи: от мышки до медведя. Я помню, что когда первый раз привел своего Ваню в зоопарк (ему было четыре), он заговаривал с каждым из зверей, как будто попал в сказку. Как будто они были ему равными, тоже детьми.
Кто-то уже возражает: а охота? Но ведь одно дело: дикого медведя в чащобе — взрослый дядя, а другое дело дрессированного мишку выведут на арену цирка, умертвят и расчленят. Вообразили?
В природе ребенка – болезненная жалость, через край. Помню, одна девочка, осознав, что ей дали за обедом кролика, вдруг зарыдала и отказывалась его есть. Помню, сам в дачном своем детстве так пожалел кроликов у соседки, что открыл им клетки, и они разбежались.
И вот на глазах у специально собранных детей, специально собранных (о, сновиденческая антиутопия!) убили их доброго друга – высившегося над ними. Друга. Доброго. А как иначе могут смотреть на него детские глаза?
Сказочного, прекрасного, пленного.
Расчленили и скормили львам, конечно, набросившимся на свежее мясо. Против этой казни были протесты датского общества. Видимо, недостаточно внушительные, так что все рационально. И главное, зачем пропадать эффектному зрелищу для пытливой детворы, заодно анатомию жирафа изучат, да и мясу зачем пропадать? И к чему все эти химеры – стыда, например, или жалости?
Это я не про то, что мы добрее. В России всего хватает. Но жестокость у нас – это все-таки или тупая дичь, или азартное беснование, но редко – рацио. Однажды в деревне на моих глазах спившийся мужик дал своей неюной дочери слепых котят, которых она швырнула в печку. Сонные лица зомби. Поначалу я так обомлел, что даже не успел ничего сделать. Но чем они отличались от тех взрослых холеных горожан, которые притащили своих чад смотреть на казнь восемнадцатимесячного Мариуса? В избе – одуревшие и мутные, в зоопарке – рассудительные, с четкой аргументацией, а безумие общее на всех.
Мир не стал добрее и лучше после двадцатого века, унесшего море жизней. Люди другими не стали. Узнав о судьбе жирафа, хочется сказать: "Жди беды", и в этом не столько мистическое чувство, сколько та самая рациональность. Уж простите за пафос: если можно было вот так вот убить Мариуса – можно все остальное.
Изысканный призрак бродит по Европе, и всюду, и везде, и возле озера Чад… Зловещий. Оранжево-огненный.