Выставка современное искусство
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
В Третьяковской галерее на Крымском Валу открылась выставка Бориса Орлова "Фантомные боли", организованная фондом "АртХроника", из коллекции создателя которого — Шалвы Бреуса — происходит примерно половина работ. Неизлечимо больного историей художника увидела на выставке АННА ТОЛСТОВА.
Борису Орлову немного за семьдесят, говорят, это возраст мемуаров, и "Фантомные боли" — мемуарная выставка, но вовсе не в том смысле, что автор повторяется, припоминая что-то из уже сказанного. Хотя все формы, точнее, формулы, по крайней мере скульптурные, были найдены им давным-давно. Это "парсуны" и "тотемы" — безголовые бюсты, расправившие широкие плечи многоярусных орденских планок, а также их ближайшие родственники, составленные из ампирных архитектурных деталей, орденских лент и медалей. Принципы, по каким строятся эти пластические остроты, сочинились еще в пору соц-артовской молодости художника, только тогда его скульптура, свидетельствующая о сакральности власти и надчеловеческой природе героев, ею порождаемых, была ярче, раскрашенная в несколько более оптимистические конструктивистские цвета. Рифмы, когда, например, солдатские каски превращаются в груди Родины — Великой Матери, по-прежнему остроумны, но невеселы: они более не читаются как разоблачение позднебрежневского имперского пафоса, они и есть самая суть этого пафоса в стилистическом смысле — печальное умирание гибридного, барочно-ампирного стиля. К тому же сейчас "парсуны" и "тотемы" совсем почернели, будто старые иконы, и лишь местами вспыхивают на их могучих грудях алые ленты и колодки военных наград. Сойдясь вместе, они образуют траурно-кладбищенскую инсталляцию.
Кроме безголовых в скульптурный цикл "Опыты реставрации" входит и одна голова — не то давшая трещины, не то разбитая и скрепленная свинцовым бандажом голова Жукова-Велизария. Эта вещь 2010 года, совершенно классическая с виду, для Бориса Орлова, классика соц-арта — искусства, занятого совпадениями и конфликтами разных пластических языков,— весьма необычна своим монолингвизмом. Словно бы все языковые и смысловые игры тут сведены к вербальному, то есть к названию, проецирующему образ опального полководца Византийской империи на образ опального полководца империи сталинской, обломки которой не скрепить никакими "духовными скрепами". И еще она необычна отсутствием иронии — это глубоко трагическое произведение, как, впрочем, и другой представленный на выставке цикл "Безжалостный Хронос".
Здесь как раз столкновение языков налицо. В основе серии — фотографии классиков советского репортажа вроде Эммануила Евзерихина, Ивана Шагина, Аркадия Шайхета или Георгия Петрусова, разогнанные до размеров два на два метра на огромных серебристых металлических листах. А поверх хрестоматийных фотографий пущены прописанные алкидной эмалью красно-черные или красно-белые хохломские узоры, и они, как плесень или как болотная ряска, заволакивают фотоизображение, разъедая его и заполняя собою лакуны. В апроприированных фотографиях 1930-х еще не умерла конструктивистская эстетика — это предельно упорядоченная, жесткая, структурированная и динамичная изобразительная система. Но эстетика эта оказывается бессильной перед стихией орнамента, не знающего центра и края, хаотичного, такого вроде бы вялого, мягкого и податливого. Он упорно, как вода — медленная Лета — камень, точит блестящие сталью поверхности, прогрызая дыры в картинах спортивных и военных парадов, в сценах коллективизации и Великой Отечественной. Возможно, черные дыры — провалы в памяти, где исчезают исторические хроники одной погибшей империи. Так что в визуальной борьбе авангарда и хохломы видится конфликт воли и стихии, времени и вечности, истории и природы, пассионарности и инерции, если переводить вельфлиновские оппозиции в термины гумилевской историософии.
Борис Орлов всегда был мастером героического модуса, легионером, закованным в броню, пусть и в броню соц-артовской иронии, на службе не империи, но ампира. Но сегодня империя с ампиром канули в хохлому, продолжая терзать свое воинство фантомными болями, а броня, как и лик Жукова-Велизария, дала трещины, и сквозь них засочился сентиментализм. В сущности, "Безжалостный Хронос" — семейная биография: одна часть снимков рассказывает о советских колхозах (дед художника был кулак и остался жив, добровольно отведя своих лошадей на колхозную конюшню), другая часть посвящена войне (отец был фронтовик). Это очень интимный, личный цикл, пропущенный сквозь лавину пропагандистских образов эпохи, где человек растворяется в орнаментах массы. Кажется, самый острый конфликт тут заключается в том, что в столь монументальную, большого стиля форму облечено столь дневниковое, приватное содержание.