Во многих больших ежедневных газетах мира бывали, о чем ветераны журналистики вспоминают в мемуарах, обусловленные производственной необходимостью ситуации, когда некролог той или иной знаменитости писали при ее жизни. Не по ошибке, а потому что имели достоверную информацию, что звезда плоха, очень плоха, совсем плоха. Так что стоит заготовить текст впрок, а то времени не хватит. Но профессионалы знают еще и то, что очень часто этот преждевременный некролог играл мистическую роль: "клиент" буквально возвращался с того света и здравствовал еще долгие годы.
Дай бог, чтобы фильм "Я тоже хочу" оказался таким же магическим ритуалом, который совершил сам над собой Алексей Балабанов. После венецианской премьеры Балабанов говорил в интервью о своей болезни, о том, что это его последний фильм. Не только, как можно было понять, из-за недуга, но и в экзистенциальном смысле: подведение итогов, если не завещание. Но сейчас он уже говорит о будущем фильме: то ли по старому сценарию "Американец", съемки которого однажды сорвались, то ли о лихой юности Сталина.
Между тем в финале "Я тоже хочу" (если я и раскрываю секрет, то Полишинеля) Балабанов умирал на экране в роли кинорежиссера — это его вторая роль после опять-таки роли режиссера в "Трофиме" (1995) — "члена Европейской киноакадемии", то есть самого себя. Умирал перед колокольней заброшенной церкви, посреди выпавшего из нормального течения времени островка вечной зимы "между Петербургом и Угличем", усеянного вмерзшими в снежный наст трупами. На пороге не то чтобы рая — чего-то или ничего, куда бесследно "забирает" избранных ею некая сила.
Собственно говоря, это кристальная, беспощадно очищенная и от утешительных надежд, и от нигилизма формулировка смерти в человеческом восприятии. То есть герои "тоже хотят" умереть: это диагноз, поставленный окружающей реальности, и он почему-то внутреннего протеста не вызывает. Типа: "валить надо" отсюда. Невольный каламбур: фильм начинается с того, что бандит (Александр Мосин), один из путешественников "куда-то", "валит" зараз четверых. Дело привычное: отстрелялся, причастился, помолился, купил воблу, сходил в баню и "свалил".
"Я тоже хочу" — антитеза "Сталкеру". Свердловское "пацанство" Балабанова, его органичный пессимизм и причастность к "ленинградской школе" несовместимы с претенциозной абстрактностью. Все очень просто, проще некуда. Поезд в вечность отходит здесь и сейчас.
Здесь — это Васильевский остров, где живет и часто снимает Балабанов, где не по-городскому ленивы деревья над рекой Смоленкой, где красный кирпич заводов и больниц. Сейчас — ну, это сейчас. Время, где неутомимый на огнестрельные байки бандит степенно, по-банному, дружит с музыкантом (изумительно естественный Олег Гаркуша), давно не испытывающим — это не говорится, это читается в глазах — радости от этого острова, этих деревьев, этого кирпича. Где телевизор в кафе надоедливо бубнит о конце света и представляет мальчика-пророка (Петр Балабанов), действительно оказывающегося пророком. Где на входе в "зону" стоит, а зачем стоит — непонятно, блокпост, а патриарх уже разрешил уход в "никуда". Где бандиту надо украсть из больнички алкоголика Матвея (Юрий Матвеев), а Матвею — собрать в дорогу старика-отца (Виктор Горбунов): не оставлять же их "здесь". Сборы недолги, решение "свалить" не требует дискуссий, вопросов не провоцирует: можно и в путь.
Фото: Олег Беляев
Герои Балабанова всегда чего-то "хотели". Это что-то всегда было той малостью, которая переворачивает мир. Герой "Счастливых дней", сбежавший скорее из морга, чем из больницы, хотел снять комнату, где можно спокойно жить. "Брат" — новый диск "Нау" и с Бутусовым познакомиться. Маньяк Журов ("Груз 200") — большой и чистой любви. Доктор Поляков ("Морфий") — уколоться.
Но кардинальное отличие "Я тоже хочу" от прошлых фильмов Балабанова — в том, что в них каждый эпизод был в равной степени насыщен смыслом. Теперь впервые кажется, что первые две трети фильма сняты — замечательно и тонко сняты — ради последней трети, разворачивающейся в "зоне", ради появления Балабанова в роли "члена Европейской киноакадемии".
Балабанов, кстати, убивал в финале не только своего двойника со своим собственным лицом, очками, интонацией, но и режиссера вообще, представителя странной профессии, которая на шкале ценностей, которой руководствует "нечто", стоит ниже профессий лабуха и проститутки, но наравне с душегубом. Так что, с одной стороны, персонаж и погиб, а с другой — "нечто" отвергло его. Место режиссера — здесь, хочешь не хочешь.
В рамках фестиваля "Зимняя эйфория": кинотеатр "Ролан", 12 декабря, 19.00
В прокате с 13 декабря