Сегодня на «Первом канале» стартует новое talent-шоу «Голос» — отечественная версия голландского конкурса The Voice. В американской версии «Голоса» в роли судей-тренеров вокалистов выступали Адам Ливайн из рок-группы Maroon 5, кантри-музыкант Блейк Шелтон, певец Си-Ло Грин и певица Кристина Агилера. В России их места заняли Александр Градский, Пелагея, Дима Билан и Леонид Агутин. Перед началом первого сезона российского «Голоса» Борис Барабанов поговорил с Леонидом Агутиным.
— Тебя каждый год можно видеть в жюри «Новой волны», теперь вот роль тренера в «Голосе». Что тебе больше нравится, судить или тренировать? Насколько комфортно ты вообще чувствуешь себя в роли человека, который должен оценивать творчество других?
— Честно признаюсь, давно мечтал попреподавать. Не вокал, конечно, это к Александру Борисовичу Градскому, но, может, что-то не менее важное. Однако действующему гастролеру довольно тяжело куда-нибудь устроиться по совместительству. И вот появилась возможность немножко покомандовать. Посмотрим, я волнуюсь не меньше подопечных.
— Претенденты в целом соответствовали ожиданиям? В чем вообще, с твоей точки зрения, характерные особенности российского профессионально поющего человека?
— По моим наблюдениям, на конкурс пришло три вида вокалистов: певцы классической оперной школы, представители современной школы соул и R’n’B и люди с устойчивой ресторанной советской школой. Хорошо, что тут оказались мы. Телезрители без профессионального вмешательства обязательно бы сделали выбор в пользу ресторанного исполнения. Это своеобразная субкультура, сложившаяся исключительно в нашей стране и, как показывает практика, пользующаяся наивысшей популярностью в народе. В связи с этим только диву даешься, каким образом, словно инопланетяне, в нашей стране вообще рождаются люди способные, искренние, желающие петь и играть музыку с глубокой джазовой историей, основанную на великом мировом культурном наследии. А тут тебе раз — и мы: сидим и слушаем и можем определить за счет опыта, знания и влюбленности в музыку, кто есть настоящий бриллиант. И главное — показать это людям. Есть лишь две проблемы во всем этом. Первая: их, талантливых, значительно больше, чем мы отобрали. Вторая: идеальное вокальное исполнение — это еще не гарантия артистичного, харизматичного и победоносного движения певца по карьерной вертикали. Но момент случайности никто не исключал, а человек с прекрасными вокальными данными, даже совершивший сегодня небольшую ошибку и не оставшийся в обойме, завтра все равно найдет брешь в стене. Либо же он не артист, а просто замечательный вокалист. А мы двигаемся дальше с теми, кто остался, и уж точно все эти люди уже достойны наивысших похвал. Сказать, что я не ожидал, что будет много замечательных певцов, будет неверно, скорее я не ожидал, что будет так много!
— Ты снял фильм «Live in Havana Cathedral Plaza» о твоем концерте в Гаване, но об этом, мне кажется, мало кто знает. В отличие от твоего участия в «Голосе», »Двух звездах» или «Новой волне». Неужели виноваты в этом только злые телевизионные начальники?
— Все, что зависит от меня, я сделал. И все, что зависит от продюсеров из «Гурман-Фильм Продакшн», они тоже сделали. А у меня возможности побольше, чем у совсем молодого талантливого парня, который только-только пришел в шоу-бизнес. Вот если бы он сделал и снял концерт на Кубе, он бы вообще замучился куда-то его нести. Я хотя бы кого-то знаю. На полпути у продюсера закончились деньги, и уже мне пришлось ему помогать. В итоге фильм два раза показал канал ТВЦ. Спасибо им огромное. Доля была 18% — невероятная для такой программы, вышедшей в полпервого ночи. И это при том, что на ТВ вообще не принято ставить музыку раньше, она не дает рейтингов. Пусть эстеты ночью смотрят. В общем, проект с фильмом получился очередным проектом для себя.
— Даже участие партии «Единая Россия» не помогло сделать фильм событием?
— Участие партии «Единая Россия» состояло в том, что нам нужна была помощь, чтобы получить разрешение выступить на Кафедральной площади в Гаване, где никто никогда не выступает. Это разрешение получилось сделать силами Министерства культуры и «Единой России» как партии власти. Куба до сих пор так живет. Пришлось идти таким полукоммунистическим путем.
— Аналогичные проекты твоих западных коллег выходят на подарочных дисках, с помпой.
— CD без видео сейчас бессмысленно выпускать. Мы сделали хороший DVD. Но выпускающая компания, с которой мы договорились, не хочет платить роялти. Они дали какие-то деньги вперед, но не хотят выплачивать отчисления от продаж. А продюсеру это нужно, он должен отчитываться перед инвесторами. И вот уже год продюсер не может найти общий язык с издателями. Понимаешь, мне просто как гражданину обидно, что люди не видят этот материал. Это уникальная вещь.
— Твой сольный альбом «Время последних романтиков» тоже вышел без особой помпы.
— Для того чтобы тратить усилия, о которых ты говоришь, на выпуск нового альбома, нужно быть молодой группой, находящейся на пике интереса у активной аудитории. В моем случае это не работает. На моих концертах люди хотят слышать знакомый материал, и я стараюсь не перегружать публику не знакомым материалом. Я не люблю, когда на концерте долго, песня за песней, нет аплодисментов.
— Нежные у тебя отношения с публикой.
— Есть какая-то преданная часть аудитории, процентов тридцать. Это люди, которые, скажем, отличают один инструмент от другого. Основная же масса приходит, потому что им интересно: бьет он ее или нет, волосы он обрезал или у него был парик. Они ждут, когда будет песня про шофера, крайняк — песня «Аэропорты». Чуть полегче втюхивать новый материал в клубах.
— Ты так спокойно говоришь об этом. Я каждый год вижу на «Новой волне», как ты и твои коллеги делаете примерно одно и то же. А ночью, как будто таясь, вдруг раскрываетесь на after-party: поете вживую, импровизируете, играете классный репертуар. Но вы же все уважаемые люди, неужели нельзя сдвинуть ситуацию с места? Может же, там, Том Джонс петь живьем.
— Десять лет идут споры о том, нужно ли менять формат выступлений на «Новой волне». Мы все играли по этим правилам, но в этом году в концертном зале «Дзинтари» выступили рок-группы, и я вдруг увидел, что на этой сцене могут подключать инструменты. А нам десять лет говорили о том, что это технически крайне сложно сделать, прежде всего из-за телесъемки. «Новая волна» показала себя как демократичный фестиваль: смотрите-ка, помимо говенной фанерной попсы могут выступать еще и серьезные, умеющие играть музыканты. Я возмутился на эту тему в интервью. И сглазил. Их показали поздно ночью, потому что технически не успели подготовить запись к эфиру вовремя, не справились со звуком. То есть это все равно невозможно. Телевидение, согласившись на живой звук, само себе сорвало эфир. И теперь, я думаю, даже заикаться не стоит насчет живого звука. Но здесь не стоит испытывать иллюзий. Живые западные концерты, которые нам показывают, это тоже практически фонограмма: многое досведено, доиграно и даже допето в студии во время постпродакшена. Совсем живьем все звучит только на Grammy. Вообще в мире есть всего страны, где публичное выступление под фонограмму исключено. Это Англия и США. Там фонограмма существует только для клипа и кино. Если есть аудитория, это невозможно. В Европе на телевидении вовсю используют playback, как минимум минусовую фонограмму.
— Судя по альбому «Время последних романтиков», Леонид Агутин как автор сейчас работает в основном в жанре романтической песни для семейного прослушивания. Человек мало того что стриженый, так еще и в костюме. Есть еще какой-то Леонид Агутин?
— Альбом — это просто песни, которые собрались за последние два года тем или иным образом. Что-то было написано для телевидения, что-то — для кино, что-то — для кубинской программы. Сейчас не время концептуальных пластинок. Я нахожусь в эстрадном возрасте.
— Это как?
— Путь поп-музыканта в шоу-бизнесе — либо в тупик (это когда на тебя прошла мода), либо в эстрадный жанр. Ты работаешь для людей, которые взрослеют вместе с тобой. И в какой-то момент тебя уже не приглашают на «Максидром» или «Наше радио». Радиослушатели не поймут. «Аэропорты» — песня по вкусу не хуже многих рок-композиций. Но это чувак, который поет в «Песне года», и все, до свидания! Наша рок-музыка живет по принципу «мы честнее их». Единственный способ показывать новые песни — это эстрада. Но вообще чем дальше от Москвы, тем условнее выглядит это разделение на рок и поп. Люди покупают билеты на интересные личности и хорошие песни — все.
— Но есть путь, который выбрала, скажем, Лариса Долина. Здесь я играю джаз с Бутманом и Эл Джерро, а здесь — «Погоду в доме». Ты бы тоже мог развивать эту вторую сторону, достаточно вспомнить твою пластинку с Эл Ди Меолой.
— Я не стал ее развивать, потому что исполнительское во мне вторично. Главное — это мой авторский материал. Лучшее, что я могу делать, это популярная песня. Куплет-припев-проигрыш. Лариса Долина — исполнитель, ей идейно это не столь важно. Я не джазовый певец и не джазовый пианист, я не занимаюсь этим ежедневно. И Эл Ди Меоле со мной было интересно прежде всего из-за материала, который я ему предлагал.
— Я недавно видел в магазине одной из сетей супермаркетов флаер: «Сделайте покупку на 1000 руб., получите два билета на концерт Леонида Агутина бесплатно». Это что за стратегия такая новая?
— Я не очень волнуюсь по поводу каких-либо продаж, мне хватает других волнений. Обычно я предпочитаю работать, получая гарантированно деньги вперед. Если на рынке появился мой диск, это значит, что мне за него уже заплатили. Как будут выпускающая компания и организаторы концертов вынимать свои деньги — это их дело. Однажды я выпустил пластинку «Леонид Агутин» на Real Records, они сказали мне: «Нам ничего не нужно, все роялти, которые придут, твои». Я тогда был дураком, не знал еще, что в переводе это значит: ты нам отдай, мы ничего не будем делать, но мы напишем в каталоге, что ты у нас есть.
— Ты относишься к категории артистов, излучающих благополучие. Есть ощущение, что люди, работающие в популярном жанре, находятся в некоей благостной резервации по отношению к окружающему миру. Ты огражден промоутерами, менеджерами, охраной и предоплатами от всех вещей, по поводу которых стоит волноваться. Тебя волнует то, что происходит в стране за этим забором?
— Конечно, я не отделен эмоционально от того, что происходит. У меня уже дети почти взрослые. От информации о наших делах невозможно отмахнуться даже за рубежом, не говоря уже о Москве. Москва — это отдельное государство, неудобное, перенаселенное. Я днем стараюсь в город вообще не выезжать. А если задумываюсь о каком-нибудь концерте в Москве, то прежде всего ужасаюсь от мысли о том, как люди будут на него добираться. А хотелось бы, чтобы таких больших городов было несколько, чтобы люди хотели жить, скажем, в Екатеринбурге или Нижнем Новгороде, причем всегда, а не только до той поры, пока не переедут в Москву. Вот в Нижнем Новгороде вообще-то все для этого есть. Хочется, чтобы в городе был костяк людей, которые им гордятся, как в Санкт-Петербурге... И вот еще беда. Я увлекаюсь исторической литературой — исторические аналогии с современной жизнью порой страшны. Только ленивый не ругает власть. Дурным тоном стало что-то приличное сказать про президента. Очень модно быть в альтернативе. Многое говорится справедливо, но многое — конъюнктура. Если ты человек образованный и интеллигентный и у тебя есть круг людей, которым ты хочешь нравиться, необходимо быть революционером. Точно так же все происходило в этом же году сто лет назад. Абсолютно такая же атмосфера, так же говорили про Николая, и я этого побаиваюсь. Интеллигенция закопала себя сама. Она была против всего, и ее же первой поставили к стенке. Я не хочу вставать на чью-то сторону. Но я вот прочитал несколько книг известных журналистов-блогеров. Читаешь и думаешь: «Как он точно про выборы!» И тут же какая-то абсолютно пошлая глава, откровенное «гав-гав-гав». Это все-таки ваш президент, постарайтесь критиковать конструктивно. Ему нужно быть лидером крупнейшего электората и в то же время сильным среди волков капиталистической жизни. Для одних — немного ностальгическим лидером, как из Советского Союза, для других — демократом, а для третьих — просто паханом. И слабину дать нельзя — закопают тут же, с удовольствием. Другое дело, что действительно есть такая гора полунеразрешимых проблем, что просто страшно. Назревает ситуация, в которой большое количество даже умных и образованных людей могут попытаться построить карьеру на идее, которая приведет за собой людей, не понимающих ничего по-настоящему, но желающих понятным для них способом все взять и поделить. И все придется начинать с самого начала.