"Мы уверены, что его отпустят"

В первой половине ноября сначала нижегородские, а затем и федеральные издания сообщили о громком преступлении: жителя города обвинили в изготовлении кукол из вырытых на кладбищах женских тел. Выяснить подробности дела в Нижний Новгород отправился спецкорреспондент ИД "Коммерсантъ" Олег Кашин.

Арестованный в начале ноября Анатолий Москвин — идеальный таблоидный герой, и фотографии его коллекции до сих пор кочуют по соответствующим сайтам с пометкой "шок". Но любая таблоидная история оставляет ощущение недосказанности. Почему Москвиным занимался антиэкстремистский центр? Почему его обвиняют по статье, не предусматривающей содержание под стражей, но он при этом сидит в СИЗО? Почему город, переживший, если верить следствию, разорение могил на всех существующих в нем кладбищах, так спокойно перенес новости о выкопанных трупах?

Это не самая подходящая декорация для готического триллера: квартал хрущевских пятиэтажек в десяти минутах езды от Нижегородского кремля, и, судя по рассказам посещавших квартиру, в которой краевед-некрополист Анатолий Москвин жил с родителями, она тоже не производила впечатления склепа. "Трупный запах? А я не знаю, как пахнут трупы",— улыбается Алексей Есин, издатель и редактор газеты "Некролог НН", основным автором которой был Москвин.

Есин бывал у Москвина много раз и подробно рассказывает о его жилище: к столу, за которым краевед принимал гостей, можно было подойти только с одной стороны, потому что остальные проходы были забаррикадированы книгами и бумагами, которыми (библиотека Москвина — 60 тыс. томов) была забита вся трехкомнатная квартира и два гаража. Месяц назад из этой квартиры полицейские вынесли 29 мумифицированных женских трупов, которые Москвин, по официальной версии, много лет собирал дома, выкапывая их на кладбищах города. Называлось все это у него "ростовые куклы" — на утекших в прессу фотографиях из следственных материалов изъятые у Москвина предметы действительно больше похожи на кукол, у них даже вместо голов маски или плюшевые игрушки. Все тела Москвин наряжал в платьица и кофточки, и "знакомые с делом источники" с удовольствием рассказывают, что в каждую мумию он засовывал "нечто особенное" — "плюшевые сердца, мыло, колготки" или даже музыкальные шкатулки, "чтобы они могли петь", рассаживал кукол перед телевизором, показывая им мультфильмы, и так далее.

О том, что делом Москвина занимается специализирующийся на делах об экстремизме полицейский центр "Э", активисту местной "Другой России" Илье Шамазову рассказал оперативник центра "Э", который допрашивал Шамазова по делу о сожженном кем-то из активистов портрете Владимира Путина. "Эшник сам о нем заговорил: "Он животное, он во всем сознался, он после "Норд-Оста" озлобился на мусульман и уничтожал мусульманские надгробья"",— рассказал Шамазов.

В Нижнем Новгороде действительно кто-то не первый год оскверняет надгробья мусульман, замазывая на памятниках фотографии умерших. Поскольку ислам не допускает использования изображений покойников, логично предположить, что портят могилы какие-то радикальные исламисты. При этом поймать их полиции до сих пор действительно не удалось, и признания Москвина, если они действительно были, в этом смысле очень кстати — дело об осквернении могил можно было бы считать раскрытым. Полуофициальная (рассказанная источником в центре "Э" практически всем местным журналистам сразу после задержания Москвина) версия по поводу того, как на него вышли, явно придумана, чтобы укрепить связь между Москвиным и осквернением мусульманских надгробий: якобы на кладбище оперативники нашли баллончик с краской, на котором были отпечатки пальцев Москвина. Но судя по тому, что через две недели после ареста Москвина его дело из центра "Э" было передано областному управлению следственного комитета, экстремистская составляющая из дела выпала.

С родителями Москвина я разговаривал через дверь "той самой" квартиры и даже благодарен им за то, что они так и не согласились открыть мне; по доброй воле оказываться в таком месте — сомнительное удовольствие. Маме Москвина я сказал, что рассказать о ее сыне в московском журнале значит помочь ему, но она ответила, что их семье уже никто не поможет, и попросила больше не приходить. Алексей Есин знаком и с родителями Москвина и не верит в еще одну распространяемую следователями версию, согласно которой неожиданно вернувшиеся с дачи старики обнаружили Анатолия дома в компании кукол и сами вызвали полицию — к научной деятельности сына они относились, по словам Есина, с уважением. Вообще, рассказы знакомых о Москвине — не пил, не курил, оставался девственником — очень похожи на рассказы о петербургском математике Григории Перельмане. "Он гений,— говорит Есин.— Когда я с ним разговаривал, я понимал, что я — человек с дубиной, а он — человек с компьютером, вот такой был между нами разрыв. И может, это странно прозвучит, но он ведь страдал от того, что о его работе никто не знает, а теперь знают все, и это именно то, чего он хотел". Я уточняю: не намекает ли редактор на то, что Москвин сам устроил свой арест, чтобы прославиться? Есин отвечает: "Нет, нет, это исключено".

По поводу признания в осквернении мусульманских могил Алексей Есин говорит, что, даже если Анатолия били (а на сделанных в СИЗО фотографиях у Москвина на носу и на лбу — явные кровоподтеки), на самооговор бы он не пошел: "Его вера запрещала ему врать". Вера, о которой говорит редактор "Некролога"-- люциферианство, сатанизм, "он верил в Хозяина": "Я спрашивал его: "Толя, ну неужели ты веришь в черта?" Он улыбался: "Называй как хочешь, но если есть сгусток энергии, от которого плохо пахнет, то он действительно есть"".

Свою "веру в Хозяина" Москвин никогда не скрывал. В издательстве "Дятловы горы", выпускавшем книги Москвина, редактор Геннадий Щеглов вспоминает, как, работая над книгой Москвина "История свастики", он "в основном убирал ссылки на Люцифера и заменял, допустим, "Христородицу" на "Богородицу"". "Ночью на кладбище что угодно может привидеться и во что угодно поверишь",— говорит Есин, газета которого кроме рекламных некрологов успела опубликовать несколько десятков кладбищенских очерков Москвина. Гонораров Москвин не получал, но и сказать, что он писал специально для "Некролога", нельзя. Писал он для себя, тысячи страниц, а когда редакции был нужен текст, выбирал какие-то записи и отдавал в газету. Сейчас "Некролог" прервал публикацию цикла "Большие прогулки по кладбищам". Есин говорит, что каждую новую главу (последняя опубликованная — двадцать первая) Москвин приносил в редакцию при подготовке очередного номера, но другие сотрудники газеты утверждают, что в редакционном портфеле "Некролога" осталась гигантская неопубликованная книга Москвина о кладбищах, которую утаили от следователей, чтобы не подставлять Москвина — скорее всего, в ее тексте можно найти сведения о том, кому именно принадлежат изъятые из квартиры Москвина тела.

В первых сообщениях о задержании Москвина представители полиции указывали, что собирал он только тела женщин в возрасте 15-25 лет, но позднее в частных разговорах полицейские признавались, что это была дезинформация, а в действительности 15 лет — это был максимальный возраст покойниц, то есть Москвин эксгумировал детские тела. Официальных подтверждений этому нет, но в москвинских текстах действительно особое внимание уделяется именно могилам маленьких девочек, причем если предполагать, что он пишет не просто о могилах, а о тех могилах, которые вскрывал сам, то тексты кажутся даже слишком откровенными: "Видимо, те, кто хоронил Татьяну Чурон жарким июньским днем, поторопились и сложили склепчик из кирпича всего в один ряд. Неизвестно, сколько было грабителей, вот только куцая летняя ночь оказалась достаточно длинной, чтобы продолбить не только стенку чуроновского склепа, но и, разграбив оный, проделать дыру в смежный склеп 10-летней Майи Дандувеш. Свежую покойницу бесцеремонно вывалили из гроба и обобрали, а перетлевшие останки девочки похитили вообще целиком, видимо, ссыпав в мешок". Также Москвин публиковал в "Некрологе" свою коллекцию кладбищенских эпитафий, и в этих подборках стихотворных надписей типа "Забыть забудем, но не скоро, когда закроются глаза, когда снесут нас всех в могилу, тогда забудем мы тебя" тоже бросаются в глаза пояснения, касающиеся только маленьких девочек и возможные только в том случае, если автор видел, что именно лежит в могиле ("Ермакова Любочка, девочка-инвалидка 4 лет" или "Ковригина Вера, 15 лет, трагически погибла").

Алексей Есин говорит, что слышал (сам не видел), что обнаруженные у Москвина останки вывозили на 29 катафалках, но в диспетчерской нижегородского Комбината ритуальных услуг населению, занимавшегося вывозом, мне сказали, что автопарк этого предприятия значительно меньше и что в таких случаях бывает достаточно одного грузовика. Жители соседних домов также не видели, чтобы от москвинского дома отъезжала какая-нибудь траурная процессия. Скорее всего, правду активисту Илье Шамазову сказал оперативник, по словам которого полицейские вынесли из квартиры Москвина "два ящика костей" — судя по фотографиям, он мог использовать не целые трупы, а их фрагменты при изготовлении своих кукол. Кукол в доме Москвина видел Геннадий Щеглов, который описывает их так: "Обычные магазинные куклы, только в самодельной одежде, в таких роскошных свадебных платьях". Кукол Щеглов называет любимой темой Анатолия, но оговаривается, что "это касается его темной стороны". "Куклы как-то связаны с ритуалами, с техниками магии,— говорит Щеглов.— Он относился к ним как к реципиентам для коридора в тот мир. Отловить душу, поселить ее в куклу и с ее помощью получать информацию оттуда". Щеглов говорит о занятиях черной магией как о чем-то совершенно обыденном, и я осторожно спрашиваю его, были ли опыты Москвина успешными. Щеглов отвечает: "Если занятие не приносит результата, его обычно бросают, а Анатолий занимался этим много лет. Он в том мире, конечно, не жил, но верил, что ему удастся установить с ним контакт". Напрашивающийся вопрос — выглядел ли Москвин сумасшедшим — Щеглов оставляет без прямого ответа: "Он сильно отличается от нас. Если мы будем считать себя эталонами и нормой, тогда да, он ненормальный. Но мы же не эталон".

Москвин преподавал в Нижегородском лингвистическом университете кельтологию, и из 13 языков, которые он выучил, кельтские были любимыми — Москвин даже выпускал "Кельтский альманах" с собственными переводами старинных стихов и трактатов. "Это действительно крупный ученый,— говорит Щеглов.— Вы сравниваете его с Перельманом — да, видимо, это наш Перельман. Его совершенно не интересовало, как он выглядит, во что он одет. Если на нем была чистая одежда, значит, родители заставили его переодеться". Как и Есин, Щеглов описывает Москвина непьющим и некурящим, но на женщинах вдруг спотыкается: "Он не интересовался женщинами и, может быть, действительно был девственником, но я много раз слышал от него о Юле — была такая подруга, не знаю, насколько близкая. Но он часто повторял, что вместе они добились бы гораздо большего. А она лет десять назад уехала в Петербург автостопом и пропала, видимо, погибла".

О том, что Москвин показывал своим куклам мультфильмы, Щеглов не слышал, но знает, что Анатолий в последние годы увлекся детским кино: "Наверное, это связано с его планами... Он надеялся взять на воспитание ребенка, ходил даже в какую-то школу будущих родителей". Когда я сказал, что Москвину, не имеющему постоянного дохода и живущему с родителями, наверное, не позволили бы усыновить ребенка, Щеглов поправил: "Не усыновить, а удочерить. Он хотел именно девочку, наследницу хотел. Объяснял мне, что девочки более обучаемы и внушаемы, а ему нужна дочь, которая должна стать его помощницей. В сочетании с этими куклами меня это немного настораживало".

На сайте Следственного комитета написано, что обвинение Анатолию Москвину предъявлено по ст. 244 УК РФ ("Надругательство над телами умерших и местами их захоронения"), но не сказано, по какой из двух частей этой статьи. Отвечать на этот вопрос в пресс-службе следственного управления Следственного комитета РФ по Нижегородской области отказались с формулировкой "с федеральными СМИ мы не общаемся", но и нижегородским журналистам, которых я просил выяснить, по какой части предъявлено обвинение, тоже ничего не сказали: "Дело секретное". Своего адвоката у Москвина нет. Археолог Дмитрий Корабельников, ближе всех общавшийся с Москвиным в последние годы, просил вообще не писать о нем, потому что "мы уверены, что его отпустят".

Дело в том, что ч. 1 ст. 244 предусматривает максимальное наказание за осквернение могил в виде трехмесячного ареста (либо штраф, либо обязательные работы), а для реального срока до пяти лет требуется доказать, что могилы вскрывались "по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы", причем только эта часть предусматривает арест как меру пресечения до суда. Если бы было доказано, что это Москвин портил надгробья мусульман, то проблем бы не было. Психиатрическая экспертиза, которую проводили, когда делом занимался центр "Э", признала Москвина вменяемым — если бы его судили за антимусульманские действия, это позволило бы дать ему реальный срок. Но теперь о мусульманских могилах никто не вспоминает, и получается, что Москвин уже сейчас должен быть освобожден до суда, который максимум что может ему присудить — это трехмесячный арест. При этом Москвин продолжает сидеть в СИЗО, что с ним делать — никто не понимает, представить, что завтра он окажется на свободе, невозможно. Единственным реалистичным прогнозом может быть повторная психиатрическая экспертиза, которая признает его безумцем. Ну или, конечно, самоубийство в тюрьме. Кого именно эксгумировал Москвин — неизвестно, и в Нижнем Новгороде нет по этому поводу паники и требований линчевать кукловода. Но его, конечно, не выпустят.