Судя по обнародованным на прошлой неделе планам властей и экономическим данным, кризис в России, возможно, не только не прошел острую стадию, а только начинается. И продлится долго. Как минимум 3–4 года, если не случится «чуда» на нефтяном рынке. Самое же тревожное — пока не видно долгосрочных источников будущего роста.
Верхи не могут
О том, что самая острая фаза кризиса пройдена и ситуация в российской экономике стабилизируется, на прошлой неделе сообщил министр финансов Антон Силуанов. Основной аргумент — стабилизация курса рубля и устойчивое положительное сальдо платежного баланса страны, позволяющее не опасаться за возможность расплатиться по внешним долгам. «Рынки стабилизировались. Положительное сальдо платежного баланса у нас очень сильное: по этому году мы ожидаем около 6% ВВП, и этого более чем достаточно, чтобы покрыть те выплаты по долгам, которые у нас в этом году предусмотрены — около $60–70 млрд»,— заявил господин Силуанов, выступая на Неделе российского бизнеса РСПП.
Между тем сама по себе стабилизация национальной валюты и даже наметившиеся признаки ее укрепления не могут, очевидно, считаться ни признаками прохождения «дна» кризиса, ни тем более предвестниками будущего роста. Для оценки перспектив экономического развития полезно взглянуть на ряд иных показателей, сравнив ситуацию с той, которая складывалась во время предыдущего кризиса 2008–2009 годов.
Внешне (закрытие внешних рынков капитала, резкое падение цен на нефть, плавная девальвация рубля, переросшая в обвальное падение) нынешняя ситуация сильно напоминает ситуацию шестилетней давности. Однако есть и существенные отличия.
Начнем с главного — состояния государственных финансов. В период кризиса 2008–2009 годов основным средством антикризисной политики государства были масштабные бюджетные вливания в экономику. Это выразилось и в докапитализации банков, и в «точечной» финансовой помощи ключевым компаниям через госбанки, и даже в прямом воздействии на фондовый рынок, где скупку активов проводил Внешэкономбанк. Но основной эффект российские власти, безусловно, рассчитывали получить за счет стимулирования потребительского спроса. Отсюда — курс на наращивание социальных выплат и повышение зарплат бюджетников и госслужащих.
Сейчас всего этого не будет (за исключением во многом вынужденной докапитализации банковского сектора). Правительство уже обнародовало свои планы: зарплаты госслужащих, военнослужащих и большей части бюджетников индексироваться не будут, социальные выплаты проиндексируют на 5,5% (при годовой инфляции 16,7%, по данным Росстата за февраль).
Причина проста: на подобные мероприятия просто нет денег. «Во время кризиса 2008–2009 годов были большие бюджетные резервы правительства,— говорит зампред Внешэкономбанка Сергей Васильев.— Был большой профицит бюджета, поэтому можно было наращивать расходы. А сейчас бюджет очень жесткий, денег на увеличение расходов, в частности — на существенную индексацию социальных выплат и повышение зарплат бюджетникам, взять просто неоткуда».
Денег нет не только в бюджете, не так уж много осталось их и в «кубышке» — Резервном фонде правительства, сформированном изначально как раз для сглаживания влияний на экономику колебаний цен на рынке нефти. «Ключевое отличие сегодняшней ситуации от 2008–2009 годов в том, что накопленный на начало текущего кризиса уровень резервов правительства существенно ниже, чем тот, который был в 2008 году,— говорит президент-председатель правления банка ВТБ24 Михаил Задорнов.— И правительство прекрасно понимает, что если поддерживать относительный уровень расходов на уровне предыдущих лет, то резервный фонд будет израсходован буквально за полтора года. После чего потребуется резкое и более глубокое сокращение всех бюджетных расходов».
Действительно, на начало 2009 года объем Резервного фонда составлял около 12,5% ВВП России. За два года в ходе выполнения антикризисных программ он уменьшился до 1,5% ВВП, то есть на 11 процентных пунктов. На начало 2015 года объем Резервного фонда составлял 6,4% ВВП. И ни о каких программах бюджетной поддержки образца 2008–2009 годов речи, очевидно, быть уже не может. «Поэтому правительство естественным образом сокращает расходы,— продолжает Михаил Задорнов.— Причем в 2015 году делает это не очень решительно, а основной объем сокращений придется на 2016–2017 годы. Я думаю, другого варианта здесь просто не существует. Тем более что большинство и правительственных экономистов, и независимых экспертов считает: сегодняшний низкий уровень цен на нефть — это надолго. Ситуации 2008–2009 годов, когда после обвала цены через год вернулись на уровень выше $100 за баррель, не повторится. Поэтому, говоря коротко, у российского правительства просто нет денег на стимулирование потребительского спроса».
Более того, будет довольно резкое падение доходов населения. Минтруд уже сообщил, что задолженность по зарплате в РФ на 1 марта составила 2,8 млрд руб., увеличившись за февраль на 14%, отметив попутно, что в январе 2015 года по сравнению с январем 2014 года реальные зарплаты сократились на 8%. По данным Росстата, выплаты были приостановлены для 78 тыс. человек, большая часть из них занята в обрабатывающем производстве и строительстве.
Низы не хотят
Второй важный вопрос — состояние финансового сектора. А также спрос экономики на кредитные ресурсы.
Как и в кризис 2008–2009 годов, в прошлом году после закрытия внешних рынков капитала Банк России начал активно рефинансировать банковскую систему. За период с 1 января по 1 ноября 2014 года сумма средств, полученных от него российскими банками, увеличилась с 4,4 трлн руб. до 6,2 трлн руб. (на 1 января 2013 года она составляла лишь 2,7 трлн руб.), а к концу года, после резкого обвала рубля, подскочила до 9,3 трлн руб. «Деньги могут поступать в экономику разными путями — как через бюджет, так и через ЦБ,— говорит Сергей Васильев.— Я думаю, что в силу необходимости был выбран второй способ. Кроме того, объективно российские банки сейчас находятся в тяжелом положении, поэтому рефинансирование ЦБ важно для сохранения их стабильности».
При этом в отличие от прошлого кризиса, когда ЦБ выдавал беззалоговые кредиты, с возвратом ряда из которых позже возникли проблемы (достаточно вспомнить историю с Межпромбанком), в этот раз регулятор подготовился: одним из важных инструментов рефинансирования стало кредитование банков под залог кредитных требований самих банков к предприятиям реального сектора.
Это стало важным не только с точки зрения получения Центробанком обеспечения, но и, видимо, позволило самим банкам, получая рефинансирование от ЦБ, резко нарастить кредитование предприятий реального сектора, многие из которых нуждались в замещении внешних заимствований. За 2014 год объем кредитов, выданных российскими банками нефинансовым организациям, вырос очень значительно, по данным ЦБ — на 31,3% (13% с учетом валютной переоценки). Причем банки продолжали наращивать кредитование и после начала острой фазы кризиса, чего в 2008–2009 годах не наблюдалось, тогда банки сразу начали сокращать кредитование.
Однако такой способ финансирования экономики имеет целый ряд недостатков. Прежде всего — дороговизна денег ЦБ, который кредитует банки по ставкам выше ключевой ставки. Особенно ощутимо это стало после резкого повышения в декабре 2014 года ключевой ставки ЦБ с 10,5% до 17% — на фоне обвала курса рубля и всплеска инфляционных ожиданий. К середине марта ставка была снижена до 14%, но легче не стало. С учетом издержек банков и их резервов по рискам это означает, что дешевле чем под 20% годовых предприятиям реального сектора получить кредит будет практически невозможно. Работать с такой рентабельностью могут немногие — особенно в условиях, когда правительство и ЦБ усиленно работают над обузданием инфляции, в том числе за счет мер, влекущих снижение потребительской активности.
Есть и другие, во многом технические проблемы. «То, что рефинансирование стало возможно под залог банковских кредитов промышленности,— дополнительная возможность для вливания средств в финансовую систему,— рассуждает Сергей Васильев.— Отмечу, что ничего нового здесь нет — в XIX веке само понятие банковской учетной ставки возникло в силу того, что банки закладывали имеющиеся у них векселя предприятий в Центральном банке под определенный процент. Проблема только в том, что такое кредитование ухудшает баланс Центрального банка — такие залоги более низкого качества, нежели рыночные инструменты. Кроме того, как только ЦБ начинает принимать на себя риски промышленного сектора, ему нужно создавать подразделение, которое занимается мониторингом этих рисков».
Так или иначе, признаки того, что механизм накачки экономики за счет средств Центробанка начинает сворачиваться, уже ясно видны. Согласно последним данным ЦБ, на 1 марта объем средств, предоставленных им банковской системе, сократился до 7,7 трлн руб., примерно на 1,6 трлн руб. по сравнению с началом года. Одновременно начали сжиматься объемы банковских активов (–5,4% к началу года), кредитов нефинансовому сектору (–4,7%) и физическим лицам (–1,5%). «Ситуация прямо обратная тому, что наблюдалось в 2014 году,— говорит Михаил Задорнов.— В прошлом году сложился заметный дисбаланс между приростом кредитов предприятиям, который составил 35% против 12–13% в 2013–2013 годах, и кредитованием населения, которое в номинальном выражении выросло на 13,8%, что существенно ниже, чем в два предыдущих года. В этом году мы наблюдаем абсолютное сокращение розничных портфелей и пока довольно слабый прирост кредитов промышленности. Малый бизнес и в прошлом, и в текущем году демонстрирует очень низкий спрос на кредитные ресурсы».
Революционная ситуация
Итак, в отличие от кризиса 2008–2009 годов раздачи денег населению не получится, потребительский спрос не станет фактором, позволяющим рассчитывать на рост экономики. Банковская система в силу дороговизны средств не сможет обеспечить необходимый уровень кредитной подпитки предприятий. Девальвационный эффект, так замечательно в итоге сработавший после кризиса 1998 года, также едва ли окажется полезным для реального сектора. Об этом уже явно говорит Центробанк в своих обзорах, отмечая, что эффект импортозамещения работает весьма ограниченно. «По оценкам, импорт пищевых продуктов чувствителен к изменениям валютного курса: эластичность импорта пищевых продуктов по курсу близка к 1 (то есть при снижении реального эффективного курса рубля на 1% импорт этих товаров снижается на 1%). С другой стороны, анализ влияния изменений валютного курса на выпуск показал, что влияние курса на производство в этом виде деятельности оказывается незначимым, как и для отраслей, ориентированных на внутренний потребительский спрос в целом. Это свидетельствует о том, что активизацию процессов импортозамещения можно ожидать лишь в производстве отдельных товаров, что и наблюдалось в конце 2014 года» — пишут аналитики ЦБ. Что, впрочем, не удивительно. Многие эксперты отмечали, что в 1998 году наблюдался избыток производственных мощностей, недозагруженных в силу завышенного курса рубля; сейчас такого нет.
Правительство, судя по всему, выбрало в качестве антикризисной «программу выживания» — понемногу подпитывать экономику резервными деньгами, надеясь, видимо, что удастся «дотерпеть» до очередного витка роста нефтяных цен. Во всяком случае, принципиально новых идей пока не предложено, а описанные выше старые не будут особо работоспособными.
В итоге получается вот что. Во-первых, очевидно, что никто никого (или почти никого — фактор «особ, приближенных к императору» никто также не отменял) спасать не будет. В масштабах страны это означает, что бизнес будет выкарабкиваться сам, без государственной помощи. Власть самоустраняется.
Во-вторых, очень похоже, что российские власти делают ставку на «шоковую терапию». В таких условиях выживать будет лишь наиболее эффективный бизнес, возможности экстенсивного развития фактически закрыты. Многим компаниям придется умереть, многих граждан ждет падение доходов — таков наиболее вероятный сценарий.
В-третьих, данная шоковая терапия — скорее не следствие неких неблагоприятных внешних факторов (санкции, падение цен на нефть), а логичный итог экономической политики российского правительства последних лет. Тот же Резервный фонд, к примеру, во времена высоких цен на нефть рос так: с начала 2008 года до начала 2009-го вырос с 7,4% до 12,5% ВВП (пять процентных пунктов за год), а с начала 2011-го до начала 2014-го — с 1,4% до 4,4% ВВП (один процентный пункт в год). Зато опережающими темпами росли зарплаты как в частном секторе, так и в госсекторе и социальные выплаты — опережающими в сравнении с фактически стагнирующим экономическим ростом. Так, например, ВВП России с 2009 по 2014 год вырос, по данным Росстата, в ценах, очищенных от инфляции, всего на 5,8%, что соответствует средним темпам роста около 1% в год. Реальная же зарплата (то есть доходы с учетом инфляции), по данным Росстата, за то же время у россиян выросла на 20%.
И наконец, в-четвертых. Вся стратегия российского правительства на протяжении последних десяти лет опиралась на концепцию «контрциклического» развития. Суть ее проста: во времена благоприятной внешней (читай — сырьевой) конъюнктуры противиться перегреву экономики, изымая из нее «лишние» средства в резервные фонды, во времена неблагоприятной — возвращать средства обратно, спасая от спада. Концепция выглядит логичной, однако практика показала, что российское правительство, по сути, не способно жестко соблюдать финансовую дисциплину и даже в «тучные» времена склонно к «мотовству». Или по меньшей мере к авантюризму — гигантская программа модернизации промышленности за государственный счет, к примеру, пока не приносит видимых результатов в масштабах экономики в целом.
Поэтому нынешнее отсутствие денег у властей — факт, конечно, печальный, но и обнадеживающий. Печальный в том плане, что быстро выйти из кризиса и добиться начала экономического роста не удастся, года три-четыре (по опыту кризиса 2008 года, когда также не было возможности «залить кризис деньгами»), на это точно понадобится. Обнадеживающий — поскольку есть шанс, что решения чиновников будут иметь меньшее влияние на экономику, и ее эффективность имеет шанс возрасти.